Начал ходить с середины апреля. Пришли тут к товарищу очередному.

Все как обычно: в адрес по прописке, в полседьмого утра, хмурые бестолковые менты. По прописке только две старушки: мама товарища 82—х лет, ее сестра, хоть и младшая, но тоже пожилая. И померанцевый шпиц под ногами вертится.

Мама даже не в обиде на ментов: у нее все равно бессоница — она пасьянсы раскладывает (на айпеде), по Скайпу треплется или в тысячный раз романы Мелвилла и Конрада перечитывает. А менты хмурые, бестолковые и без понятых.

— Ну чё, — один другому говорит, — за соседями иди. — Погодите, — мама говорит, — зачем людей дергать и будить. Я сама приведу, я знаю, кто все равно не спит. Накидывает шубку, сгребает подмышку шпица: — Заодно и Тошу прогуляю, а то он тут вам мешается. Спускается на первый этаж, достает из-под Тоши незаметным движением прихваченный мобильный телефон: — Сева, это мама, ты меня слышишь? Тут к тебе менты пришли, Севочка. Прячься, Севочка!

Старая школа, уважаю.

Менты последнее время частят, стали приходить к совсем уже левым людям. У меня, может, не очень среднестатистический круг общения, но только и разговоров, что про следственные действия. По ощущениям тот самый 37-й начинается.

Причем если громкие дела заканчиваются, как правило, пшиком, то втихую пересажали очень много народа. Например, в "Олимпстрое" и связанных организациях. Глядь, а человек уже другой: — А вроде бы другой директор ледовой арены был еще месяц назад? — Сидит.

Знакомый там служит на средненькой позиции — не то, что какие—то мутки мутить — даже подумать боится. Осталось чуть-чуть расшевелить в гражданах чувство справедливости, всегда и без того обостренное, на тему борьбы с коррупцией, чтобы они начали увлеченно стучать друг на друга, чтоб взалкали. Чтобы самые широкие круги граждан вовлекались в процесс. Тот легендарный 37-й мне примерно так и представляется: как ответ власти на социальный запрос снизу, а не беспричинное злодейство верховного жреца, по жребию выдергивающего тихих обывателей из теплой постели.

Сейчас, конечно, сильно не хватает в антикоррупционной кампании низового компонента. Там, вообще, плохо с режиссурой — слишком спонтанно все, непродуманно. Понятно, что изначально это какая—то клановая борьба, а потом уже кампания, но надо же как-то вовлекать граждан.

Вот с делом Скрынник уже лучше: показывают жуликоватового вида фермеров на фоне буренок и сараев, фермеры неумело врут про то, как их проводили на мякине подлые жулики и чиновники. Хотя, мы то знаем, как и сколько откатывали этим фермерам и за фиктивное страхование урожая, и за мошенническое кредитование.

Надо, конечно, ниже спускаться, чтобы ближе к людям: в ЖЭКи, поликлинники и магазины шаговой доступности. Кстати: сегодня Песков, вслед за Сурковым, слово в слово, практически, повторил про честных трудяг-чиновников, днюющих и ночующих по кабинетам, неделями и месяцами не видящихся с близкими. Что, мол, не надо всех мазать черной краской, и все такое.

С сурчачьего на человечий это переводится примерно так: мало того, что социальный лифт сломан, так в нем еще и насрано.

Действительно, вырасти и выбиться с низовых должностей шансов очень мало. В начальство идут родственники, либо проплаченные граждане — причем идут прямиком, может, некоторое время, для приличия, прокантовавшись в советниках.

А серой скотинке приходится впахивать по-черному, за себя и за блатных. В налоговой это особенно заметно, не говоря уже про мусорку: там на весь отдел пара-тройка человек, из провинции, как правило, всю работу делает, а начальство их еще и по левакам своим гоняет. Зарплата копеечная, а все вокруг глумятся — Когда Лексус купишь? — и прочее в подобном духе.

И это еще налоговая, где до денег рукой подать. А в каком-нибудь министерстве и вовсе глушняк. До пенсии можно просидеть, данные в таблицы забивая. Отдельные саксес стори — вроде мусорка, проканавшего за слесаря с УралВаноЗавода, или сисястой дурочки из Иванова — погоды не делают, а только злят серую чиновную скотинку.

Так что, надо расчищать дорогу новым кадрам — зря, что ли, по Селигерам их натаскивали?

Livejournal

! Орфография и стилистика автора сохранены