Каждый раз, когда я пью с людьми с госканалов, у меня возникает одно и то же странное ощущение. Я сколько угодно могу поносить либеральную журналистику. У нее слишком — чересчур — гибкий позвоночник. Она трусовата. Она нерешительна. Она не способна не то что на поступок — на действия (за редкими, безусловно исключениями) — неспособна. Она высокомерна, она тщеславна.
Нигде нет такой разницы между тем, что люди говорят и тем, что они делают, как в либеральной журналистике. Мне понадобилось проработать в либеральной среде семь лет, чтобы понять это. День за днем ругать Путина, а потом пойти и взять премию из его рук — это нормально.
Это в моем представлении это невозможно, но в этой среде — нормально. Все улыбаются, здороваются и пожимают руки дальше.
Но, черт возьми, при всем при этом, либеральная журналистика состоит из людей. Если живой человек совершает подлость — нет, конечно, он очень быстро договаривается сам с собой, нет ничего проще, чем договориться с собственной совестью — но он хотя бы понимает, что совершает подлость. Это он снаружи будет оправдываться и доказывать свою правоту, но внутри-то он отлично знает, что к чему. Нарушение заложенных в детстве нравственных императивов — будет именно нарушением.
Стяжательство, трусоватость, высокомерие, двуличие — это все пороки, свойственные людям. И это все пороки, свойственны только людям. Это все человеческие пороки. ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ. То есть их носителем может быть только живой человек. Они — понятны.
С противоположной же стороны картина совсем другая. Каждый раз, когда я разговариваю с людьми, работающими на госканалах — каждый раз я ловлю себя на одной и той же мысли. Это — не люди. Это — функции. Это такие вот функции по подставлению микрофонов ко ртам, киванию головам, произношению заранее написанных для них кем-то другим вопросов и передаче ответов в эфир. Пить с ними очень тяжело. Как будто бухаешь с таблицей умножения. Все, что выходит за рамки "шестью три восемнадцать" в их мире, по-моему, просто не существует.
Причем, что примечательно, это совершенно не зависит от должности. "Выше по должности — значит умнее" здесь совершенно не работает.
Карьерный рост абсолютно не связан ни с личностными качествами, ни с умственными способностями, ни с талантом. Маргариту Симоньян, или кого там — Петра Толстого? — можно совершенно спокойно поменять местами с любым самым завшивым оператором с их канала — и разницы не будет видно ни там, ни там. Ни сверху, ни снизу. Это, пожалуй, единственное, что они понимают довольно четко.
То, что Симоньян, Андрееву или Толстого наверх вынесло только и исключительно волей случая — это они понимают отлично. Но, при всем при этом — что уж совсем поразительная вещь — внутренне, сами по себе, они — не подлые! Вот что удивительно. Они не подлые. Они просто не понимают — подлость ли то, что они делают, или нет. Не понимают, хорошо ли они поступают, или плохо. Отсутствует вот эта вот шкала ценностей в их мире. Не прописана эта функция в таблицу.
Выпивание с такими людьми каждый раз обязательно превращается в удивительно тягомотное предприятие. Сидят за столом двадцать человек, смотрят друг на друга, и — молчат! Время от времени кто-нибудь скажет: "семью четыре — двадцать восемь". На этом функционал заканчивается. Вот и поговорили.
В общем, попойка вчера совершенно не удалась. Домой пришел трезвый и злой. Не шудьба.
! Орфография и стилистика автора сохранены
