Андрей Рубанов "Йод", АСТ, 2010
Как повествование романа Андрея Рубанова "Йод" разделено на две части (в одной действие происходит в начале нулевых годов, во второй — в конце текущего десятилетия), так и главный герой (автор) словно разорван, распят на страницах этой книги, терзаемый своими "демонами" и для поправки эмоционального тонуса нюхающий йод и наносящий самому себе многочисленные порезы бритвой и скальпелем.
Новая книга Рубанова, дебютировавшего четыре года назад жестоким тюремным романом "Сажайте, и вырастет", может служить яркой иллюстрацией тезиса о единстве и борьбе противоположностей.
С одной стороны, текст производит впечатление очень цельного, последовательного, можно сказать, целеустремленного и — популярное прилагательное путинской эпохи — жесткого. Это очень мужественная и мужская проза. С другой стороны, роман полон внутренних конфликтов и противоречий, полем битвы которых сложит сам главный герой, он же автор. Рубанов ненавидит капитализм, по крайней мере в его "русской" версии, но революция ему тоже не люба. Он добрым словом поминает советский проект создания "нового человека" и недобрым — большевиков 1917 года. Он называет себя мегаломаньяком, живущим по принципу "все или ничего", а через некоторое количество страниц аттестует того же себя как неудачника, неврастеника, психопата, алкоголика и наркомана. "Я — урод", — говорит он своей жене. С одной стороны, мачизм par excellence, с другой — бесконечная мучительная рефлексия, метания, запои и — практически в буквальном смысле слова — самопрепарирование. Герой по всем признакам "настоящий мужик" и, очевидно, очень сильный человек, но при этом на протяжении почти 400 страниц он мучительно пытается — и не может — разобраться с самим собой.
Он не знает, чего хочет, но точно знает, что слишком многое вокруг него, в России начала XXI века, да и в перипетиях его собственного жизненного пути вызывает у него неподдельное отвращение.
Но из всех этих столкновений и противопоставлений на выходе получается крайне насыщенная энергетически и, повторим, цельная проза. Наверное, это и называется полузабытым, немодным нынче словом "диалектика". "Но коль черти в душе гнездились — значит, ангелы жили в ней".
Хронология повествования словно закольцовывает первое в новом тысячелетии, путинское десятилетие России, начало и конец которого совпадают с жесточайшими личностными кризисами героя-рассказчика. Протагонист романа "Сажайте, и вырастет" выходит из тюрьмы в 1999 году, подрезанный на взлете первоначального накопления. Нет, ему не сломали судьбу или жизнь, как это принято называть. Ему именно сорвали полет к большим деньгам и успеху, вставили толстую палку в колеса тонированной иномарки, на которой он по-ковбойски рассекал по Москве до ареста в 1996-м. Ему испортили то, что Цой называл "хорошим жизненным планом". Из тюрьмы герой вернулся уже в другую страну, терзаемый кровавыми фантазиями о мести бывшему другу и компаньону, предателю, обокравшему Рубанова, пока он сидел.
Дальше его начинает, как говорится, "колбасить". Заносит в Чечню пресс-секретарем мэра Грозного Беслана Гантамирова, бывшего соседа Рубанова по скамье подсудимых. Из развороченной, как рана, Чечни начала 2000-х он возвращается несолоно хлебавши: не удалось ни повоевать (то есть выплеснуть тягу к насилию и ожесточение, накопившееся по отношению к бывшему другу-предателю), ни стать "ловцом человеческих душ", кавказским Геббельсом. Следует погружение в алкоголь, наркотики, а также
членовредительство — таким специфическим способом главный герой поддерживает шаткое душевное равновесие и пытается докопаться до какой-то последней, предельной, окончательной и бесповоротной правды о себе и мире.
Герой "Йода" режет себя. Сначала бритвой, потом скальпелем. Он истязает себя обстоятельно, профессионально, с соблюдением многих правил (глава называется "Гигиена насилия"). Он режет себя, чтобы не резать других. "Насилие над собой — наивысшая и самая благородная форма насилия". Это отчетливо напоминает Чака Паланика с его апологией саморазрушения. Как и многие герои американского автора, автобиографический Рубанов режет даже не столько себя, сколько просто человека как такового. Объектом ярости, возникшей из разочарования, становится природа человеческая сама по себе, само человеческое вещество, материя, плоть, мясо.
Тот же самый герой образца 2009-го уже не столь экстремален. Никаких драматических потрясений, сравнимых с полученными в тюрьме или на войне, за его спиной нет. Ему просто все обрыдло, и он решает бросить бизнес, которому отдал многие годы, нервы и силы и который в итоге возненавидел всеми фибрами души, как и отечественный капитализм вообще. Как и десятью годами раньше, от него вновь уходит жена с ребенком, опять начинаются запои, наркотики...
В поле новой русской прозы Рубанова можно было бы сравнить со многими его ровесниками или примерно ровесниками от Садулаева до Багирова, с "теми, кто выжил в девяностые".
В "Йоде" есть совершенно блестящие образчики безжалостной критики России, конкретнее — Москвы конца нулевых, выполненные методом точных импрессионистских зарисовок. Рубанов в принципе не имеет ничего против потребления, но от социума, где потребление стало единственным содержанием, его тошнит. Ему вообще многое отвратительно, и в переполненном столичном метро, которое он предпочитает машине из опять-таки мегаломании и некоего извращенного снобизма, его периодически "накрывают" панические атаки...
А в конце этого душного, темного, пропахшего гашишем, алкоголем и его собственной кровью туннеля героя "Йода" ждет проблеск надежды на примирение с собой и миром.
Редакция благодарна магазину "Фаланстер", предоставившему книгу "Йод"
Вы можете оставить свои комментарии здесь
